Подвиги детей военного Сталинграда
Как и взрослым, детям пришлось пережить и голод, и холод, и гибель родных и все это в таком малом возрасте. А они не только держались, но и делали все, что было в их силах, ради выживания, ради победы. Вот как об этом вспоминают они сами.
Работа по укреплению города
Л. И. Конов
«… Фронт еще был относительно далеко от Сталинграда , а город уже опоясывался укреплениями. Знойным, душным летом тысячи женщин и подростков копали окопы, противотанковые рвы, строили баржи, Принимал в этом участие и я. Или, как тогда говорили, «ходил за окопы».
Одолеть землю, твердую , как камень без кирки и лома было непросто. Особенно мучили солнце и ветер. Жара иссушала и изматывала, а жара не всегда была. Песок, пыль забивали нос, рот, уши. Жили в палатках, спали вповалку, на соломе. Уставали настолько, что засыпали мгновенно, едва коснувшись коленями земли. И неудивительно: ведь работали по 12-14 часов в сутки. Вначале за смену одолевали едва километр, а потом, привыкнув и набравшись опыта, - и целых три. На ладонях образовались кровавые мозоли, которые все время лопались и саднили. В конце концов они затвердели.
Иногда налетали немецкие самолеты и обстреливали нас на бреющем полете из пулеметов. Было очень страшно, женщины как правило плакали, крестились, а иные прощались друг с другом. Мы, мальчишки, хоть и старались показать себя чуть ли не мужчинами, но все равно тоже боялись. После каждого такого полета мы обязательно кого-то недосчитывались…»
Работа в госпиталях
М. И. Малютина
« Многие из нас, детей Сталинграда , ведут свой отсчет «пребывания» на войне с 23 августа. Я же ее ощутила здесь же, в городе несколько раньше, когда девочек нашего восьмого класса послали оказывать помощь по переоборудованию школы под госпиталь. На все было отведено, как нам говорили, 10-12 дней.
Мы начали с того, что освобождали классы от парт, а на их место ставили койки, заправляли их постельными принадлежностями, Но настоящая работа началась тогда, когда в одну из ночей прибыл состав с ранеными, и мы помогали переносить их из вагонов в здание вокзала. Делать это было совсем не просто. Ведь наши силенки были - не ахти какие. Вот почему каждые носилки мы обслуживали вчетвером. Двое брали за ручки, а еще двое подлезали под носилки и , чуть приподнявшись, двигались вместе с основными. Раненые стонали, иные бредили, а то и сильно ругались. Большинство их было черными от дыма и копоти, оборванные, грязные, в окровавленных бинтах. Глядя на них мы нередко ревели, но дело свое делали. Но и после того, как мы вместе со взрослыми доставили раненых в госпиталь, нас домой не отпустили.
Работы хватало всем: ухаживали за ранеными, перематывали бинты, выносили судна. Но настал день, когда нам сказали: « Девчата, вы сегодня же должны разойтись по домам ». А потом было 23 августа…»
Тушение "зажигалок"
В. Я. Ходырев
«…Однажды наша группа, среди которой находился и я, услышала нарастающий гул вражеского самолета, а вскоре - и свист падающих бомб. На крышу упало несколько зажигалок, одна из них оказалась вблизи меня, ослепительно брызгая искрами. От неожиданности и волнения на какое-то время забыл, как необходимо действовать. Наотмашь ударил ее лопатой. Она еще сильно вспыхнула, обдавая фонтаном искр, и, подпрыгнув, перелетела через край крыши. Не причинив никому никакого вреда, так и догорела на земле посреди двора.
Были потом на моем счету и другие укрощенные зажигалки, но ту, первую, запомнил особенно. Прожженные ее искрами штаны с гордостью показывал дворовым мальчишкам…»
Поимка лазутчиков
В. Л. Кравцов
« … В конце июля где-то около двенадцати часов ночи после объявления воздушной тревоги, когда по небу метались ослепительно белые лучи прожекторов, мы стояли на перекрестке улиц, у смирновского магазина. Неожиданно, из-за дома напротив, шипя, в небо ввинтилась ракета. Описав дугу, она упала где-то в районе переправы. Не сговариваясь, мы рванули в темный двор. Убегающего в сторону водокачки человека увидели сразу. Наиболее легкий на ноги Юра настиг ракетчика первым и сбил его с ног. Этого мгновения хватило, чтобы мы с Колей оказались тут как тут.
Оседлали вражеского лазутчика всем составом патруля. Обыскав его, ничего не нашли: по всей вероятности, успел избавиться от лишних улик. Связав задержанному руки брючным ремнем, повели его в милицию. Всю дорогу молчали, каждый думал о своем. Только Юрка все никак не мог успокоиться и бесконечно повторял: «Ну и гад!… Ну и фашист проклятый!».
Нас поблагодарили за бдительность. А К. С. Богданова добавила: « Я горжусь вами, ребята. Вас обязательно наградят».
Но 23 августа перечеркнуло все. Всем было не до наград. И все же они появились. Но позже, через два года, когда мы семнадцатилетними ушли на фронт. Только Коли среди нас не было, он погиб на пятый день после бомбежки ».
Труд на производстве
М. Н. Киселев
« … Война застала меня в ремесленном училище. Учебный процесс наш резко изменился. Вместо положенных двух лет обучения уже через десять месяцев я оказался на тракторном заводе. О сокращенном обучении мы не жалели. Наоборот, стремились поскорее попасть в цех, чтобы лозунг «Все - для фронта! Все - для победы!» могли осуществлять не только другие, но и мы, подростки.
Время было суровое, и скидок на возраст нам практически не было. Работали по 12 часов. С непривычки быстро уставали. Особенно было тяжело, если попадали в ночную смену. Работал я тогда фрезеровщиком и очень этим гордился. Но были среди нас и такие(особенно среди мальчишек – токарей), которые, чтобы стоять за станком , подставляли под ноги ящики и еще что-либо».
Спасение людей на катере
В. А. Потемкина
« …Наша семья в то время была «на плаву». Дело в том, что папа работал механиком на небольшом катере «Леваневский». Накануне начала бомбежки города начальство направило судно в Саратов за военным обмундированием и одновременно разрешило капитану и моему папе взять свои семьи, чтобы там и оставить. Но едва мы отплыли, как началась такая бомбежка, что пришлось возвратиться назад. Потом задание отменили, мы же так и остались жить на катере.
Но это была совсем иная, нежели раньше, жизнь – военная. Мы грузили боеприпасы и продовольствие и доставляли его в центр. После этого забирали на борт раненых бойцов, женщин, стариков, детей и переправляли на левый берег. На обратном пути наступала очередь действовать « гражданской» половины команды катера, то есть жене капитана с сынишкой и нам с мамой. Двигаясь по покачивающейся палубе от раненого к раненому, мы поправляли им повязки, давали пить, успокаивали бойцов с тяжелыми ранениями, , прося их немного потерпеть, пока мы не достигнем противоположного берега .
Все это приходилось делать под огнем. Немецкие самолеты сбили нам мачту, много раз пропарывали нас пулеметными очередями. Нередко от этих смертельных стежек гибли взятые на борт люди. Во время одной такой ходки были ранены капитан и папа, но на берегу им оказали срочную помощь, и мы вновь продолжали наши опасные рейсы.
Вот так нежданно – негаданно оказалась я в числе защитников Сталинграда . Правда, немного мне лично удалось сделать, но если впоследствии выжил хотя бы один боец, которому я чем-то помогла, то я – счастлива».
Участие в боевых действиях
Когда началась бомбежка, у Жени Моторина - коренного сталинградца, погибли мать и сестра. Так четырнадцатилетний подросток был вынужден какое-то время находиться вместе с бойцами на передовой. Они пытались эвакуировать его через Волгу, но из-за постоянных бомбежек и обстрелов это не удавалось. Настоящий кошмар Женя испытал, когда во время очередной бомбежки, шедший с ним рядом боец закрыл мальчика своим телом. В итоге солдата буквально изорвало осколками, но Моторин остался жив. Пораженный подросток долго бежал от того места. А остановившись в каком-то полуразрушенном доме, понял, что стоит на месте недавнего боя, окруженный трупами сталинградских защитников. Неподалеку лежал автомат, схватив который Женя услышал винтовочные выстрелы и длительные автоматные очереди.
В доме напротив шел бой. Через минуту, по спинам заходивших в тыл нашим солдатам немцев, ударила продолжительная автоматная очередь. Спасший воинов Женя, стал с тех пор сыном полка.
Солдаты и офицеры позднее называли парня «сталинградским Гаврошем ». А на гимнастерке юного защитника появлялись медали: «За отвагу», «За боевые заслуги».
Разведка
Бесчаснова (Радыно) Людмила Владимировна
« …Меня направили в детприемник на Клинскую улицу. Многих малышей брали в семьи , а мы ждали отправки в детские дома.
Положения на фронте было тяжелым. Враг подошел к Дону, и до Сталинграда оставались десятки километров. Взрослым пройти рубеж от Дона до станиц было сложно, так как выжженные поля очень хорошо просматривались, и всех взрослых задерживали. Командование попробовало послать ребят в разведку. В детприемнике отобрали шестерых ребят.
Шесть дней нас готовили для разведки. По альбомам знакомились с техникой врага, обмундированием, знаками различия, условными обозначениями на машинах, как быстро сосчитать количество солдат в колонне ( по 4 человека в ряд – рядов – взвод, 4 взвода – рота и т.п.). Еще большая ценность, если бы удалось случайно посмотреть в солдатской или офицерской книжке цифры на 1 и 2 страницах, и все это держать в памяти, ничего нигде не записывая. Даже кухня могла рассказать о многом, так как количество полевых кухонь, обслуживающих определенный участок, говорило о приблизительном количестве солдат, находящихся на данном участке. Мне все это очень пригодилось, так как сведения были более полными и точными.
Конечно, немцы не спешили показывать свои документы. Но иногда удавалось расположить немцев к себе и попросить показать фотографии фрау и киндер, а это слабость всех фронтовиков. Фотографии хранились в карманах френчей, где рядом лежали и книжки. Конечно, не все разрешали даже открыть книжку, но иногда все же удавалось. При переходе линии фронта не всегда было очень гладко. И ловили, нас и допрашивали.
Мое первое задание было за Дон в районе Кумовки. Фронтовая разведка подыскала участок высадки, и нас, с Е. К. Алексеевой (по легенде моя мать) на лодке переправили на берег, занятый врагом. Мы ни разу не видели живых немцев, и нам было не по себе. Было раннее утро. Солнце только всходило. Мы немного свернули, чтобы не было заметно, что идем от берега Дона. И вдруг, неожиданно оказались рядом с дорогой, на которой стояла колонна мотоциклистов. Мы крепко сжали друг другу руки и, делая беспечный вид, прошли сквозь ряды, вернее между мотоциклистами. Немцы не обратили на нас никакого внимания, а мы, со страху, не могли произнести ни одного слова. И только пройдя значительное расстояние, облегченно вздохнули и рассмеялись. Крещение было пройдено и стало почти не страшно. Впереди показались патрули, нас обыскали и , отобрав сало, строго-настрого запретили ходить здесь. Обращались с нами грубо, и мы поняли, что должны всегда быть начеку и возвращаться обратно другим путем. Мы должны были вернуться через день – два к месту высадки и тихо произнести «черный ворон». Кто был на тихой реке ночью, тот знает, как далеко разносится даже легкий всплеск…
…В станицах солдат не было, а были созданные из казаков патрули, и в одном из домов жил староста. Пить из своих колодцев нам не разрешали. Хлеб пекли во дворе на капустных листьях, но с посторонними не делились. Дома стояли добротные и не разрушенные. Сведения, которые нам удалось собрать, давали возможность возвратиться в срок и доложить обстановку на этом участке. Небольшая заминка произошла на пути следования, которая изменил мою дальнейшую судьбу: мы возвращались домой, и вдруг начался обстрел. Мы забежали в землянку, где были старики и дети. Все молились. Гляди на Елену Константиновну, я тоже стала молиться, но делала это впервые и , по-видимому, неправильно. Тогда старик наклонился ко мне и тихо сказал, чтобы я не молилась, и что это не моя мама. Мы возвратились и рассказали все об увиденном и услышанном. Больше меня ни с кем не посылали и изменили легенду. Она была почти правдоподобна. Я, мол, потеряла маму, ищу ее и ухожу подальше от бомбежки. Я приехала из Ленинграда. Это зачастую помогало достать пищу и пройти охраняемые участки. Еще шесть раз ходила на задание».
Русанова Галина Михайловна
«… Вскоре после приезда в Сталинград умерла от тифа мать, а я попала в детский дом. Те, кто пережил войну в детстве, помнят, как безошибочно по звуку, по силуэту научились мы разделять системы артиллерийских орудий, танков, самолетов, воинские знаки различия гитлеровской армии. Все это помогло и мне, когда я стала разведчицей.
В разведку я ходила не одна, была у меня напарница, двенадцати летняя ленинградка Люся Радыно.
Не раз нас задерживали гитлеровцы. Допрашивали. И фашисты, и предатели, бывшие на службе у врагов. Вопросы задавали «с подходом », без нажима, чтобы не напугать, однако, мы уверенно старались держаться своей «легенды»: «Мы из Ленинграда, потеряли родных».
Держаться «легенды» было легко, потому, что не было в ней вымысла. И слово «Ленинграда» произносили мы с особой гордостью.
Навсегда запомнила июльскую ночь 1942 года. Меня с моим напарником Ваней направили с левого лесистого берега Дона и оставили одних на территории, занятой врагом.
И встретились. На дороге нас нагнали два немецких солдата на велосипедах. Остановили. Обыскали. Не найдя ничего кроме хлеба, отпустили.
Так состоялось мое первое боевое крещение. То, первое задание, разведотдела 62-й армии, принимавшей участие в боях за Сталинград , не принесло видимого успеха: во время 25-километрового рейда в тыл врага ни немецкая техника, ни войска – и все равно, оно было самым трудным, потому, что первым.
Последнее мое задание было в октябре 1942 года, когда шли ожесточенные бои за Сталинград .
Севернее тракторного завода я должна была пройти полосу земли, занятой немцами. Два дня бесконечных попыток не принесли желаемого успеха: каждый сантиметр той земли был пристрелен точно. Лишь на третий день удалось попасть на тропинку, которая привела к немецким окопам.
На подходе меня окликнули, оказалось, я вышла на минное поле. Немец провел меня через поле и сдал начальству. Неделю держали меня за прислугу, едва кормили и допрашивали. Затем лагерь военнопленных. Потом - перевод в другой лагерь, из которого (вот счастливая судьба) отпустили».
Вержичинский Юрий Николаевич
« … На спуске со стороны Рабоче-Крестьянской стоял подбитый наш танк. Я приготовился переползти к нему, и вот у самого танка я попал к нашим разведчикам. Они расспросили, что я видел на своем пути. Я сказал им, что только что прошла немецкая разведка, она пошла под Астраханский мост. Меня они взяли с собой. Так я попал в 130 зенитно-минометный дивизион.
… решили с первой оказией отправить за Волгу. Но я «прижился» сначала у минометчиков, а потом и у разведчиков, так как хорошо знал этот район.
… В дивизионе мне, как местному приходилось несколько раз переходить одному через линию фронта. Получаю задание: под видом беженца пройти от Казанской церкви через Дар-Гору, станции Садовая. Если удастся, пройти до Лапшина сада. Не записывать, не зарисовывать, только запоминать. Многие местные жители уходили из города через Дар-гору, станцию Воропоново и дальше.
В районе Дар-горы, недалеко от 14 школы я был задержан немецкими танкистами по подозрению, что я еврей. Следует сказать, что по отцовской линии моя родня – поляки. Я отличался от белобрысых местных мальчишек, тем, что был черноволос, как смола. Танкисты передали меня эсесовцам-украинцам то ли из Галичины, то ли из Верховины. А те, не мудрствуя, решили просто повесить. Но тут же я сорвался. Дело в том, что у немецких танков пушки очень короткие, и веревка соскользнула.
Только начали второй раз вешать, и …тут начался минометный обстрел нашим дивизионом. Это страшное зрелище. Не дай Бог, снова попасть под такой обстрел. Моих палачей, словно ветром сдуло, а я, как был с веревкой на шее, так и бросился бежать, не глядя на разрывы.
Отбежав порядочно, я бросился под настил пола разрушенного дома и набросил на голову пальто. Дело было в конце октября, то ли в начале ноября, и я был в зимнем пальто. Когда я встал после обстрела, то пальто было похоже на «царскую мантию»,- из синего пальто всюду торчала вата».